О Байкале с любовью

ОГЛАВЛЕНИЕ

• От редактора

• Родина моя - Исток

• Начало трудовой биографии 

От редактора

Автор этой небольшой книги - Петр Степанович Серебренников - коренной житель села Исток Кабанского района: здесь родился, вырос и всю жизнь прожил на берегах озера Байкал. Как и его родители, он рано начал трудиться: пас коров, сеял, пахал, рыбачил, занимался извозом. По его собственному признанию, предки Серебренникова были сподвижниками Е. Пугачева, сосланные в Забайкалье «за неуважение царицы Екатерины II». Здесь, в устье реки Селенги, они нашли свое счастье, соединив судьбу с коренными жителями здешних мест - байкало-кударинскими бурятами. Поэтому в обличье Петра Степановича угадываются черты монголоидное, он прекрасно знает культуру бурят, владеет в разговоре их бытовыми терминами.

Жена П.С. Серебренникова - Анна Ивановна (в девичестве Кыштымова) - также является коренным жителем устья Селенги, из соседнего с Истоком села Посольского. Как и муж, она занималась тяжелым крестьянским и рыбацким трудом, но ее жизнь началась очень трагично в связи с раскулачиванием в 1932 году родителей только за то, что несколько родственных семей держали крепкое хозяйство. Помимо трех жилых домов имелись зимовье, баня, кузница, два сарая, телятники, свинарники, сеновалы и прочие строения (сегодня на этом месте размещены три самостоятельных двора). Семья Кыштымовых засевала до 9 гектаров земли, имели 20 лошадей, 40 коров, большое число птицы. Но главное, из-за чего произошло раскулачивание, - это наличие мельницы, невода и сетевой лодки, позволявших в сезон путины давать работу десяткам неимущих граждан села. В Иркутском банке хранилось 90 тысяч рублей серебром.

Как Кыштымовы смогли нажить такое богатство? Только своим честным трудом до Октябрьской революции. Во второй половине XIX столетия они получили от кяхтинского купца М.Н. Игумнова удачный подряд на рубку просеки под проектируемый тракт из Кяхты в Мысовую за 250 рублей с версты, не считая продажи в свою пользу древесины. Выбор Игумнова на братьев Кыштымовых пал не случайно. После 1839 года эта семья стала знаменитой тем, что в их доме останавливались на жительство декабристы братья Н.А. и М.А. Бестужевы, проведшие целый месяц в дружеских беседах с гостеприимным хозяином и знакомству через него с природой озера Байкал. Из его дома декабристы послали первые письма после освобождения из тюрьмы Петровского каземата. На почтовых конвертах даже стоял такой новый адрес Бестужевых: «Деревня Посольская, дом крестьянина Кыштымова». Высоко отзываясь о своем хозяине, братья декабристы указали на древность его рода, «сибирское происхождение которого видно из его фамилии».

Связь Бестужевых с посольским крестьянином продолжалась и далее, когда они получили назначение обосноваться в Селенгинске.

Однако вихри революции 1917 года не пощадили тех, кто протянул руку помощи первым рыцарям революционного движения в России. Кыштымовых раскулачили. Морозным зимним днем 1932 года в Посольск прибыли подводы с группой вооруженных милиционеров и зажиточной семье было велено в течении часа собраться в дальнюю дорогу, а именно в. заполярный Туруханск. Это было жуткое зрелище: 8 маленьких детей, среди которых была и Анна Ивановна, почти голых, без имущества, повезли навстречу смерти. Тут уж не выдержала душа у старшего милиционера: «Куда же я их повезу?» - сказал он и приказал оставить детей и мать.

Через год по жалобе жителей села Председатель Верховного Совета СССР М.И. Калинин распорядился вернуть семью Кыштымовых из ссылки, но было уже поздно: она погибла в Туруханском крае кроме отца Ивана Александровича. Местные же власти не пустили семью в их дом, и беспомощные дети с родителями много лет скитались по чужим дворам в поисках пропитания, порою желанными блюдом им служили отварные картофельные отчистки. Кыштымовы, лишенные всяких прав, вынуждены были трудится на самых тяжелых работах.

Только в 1995 году Кабанский районный суд признал раскулачивание Кыштымовых незаконным и выплатил оставшимся в живых детям незначительную компенсацию, но родительский дом не вернули до сих пор.

Что касается автора этой книги, то он рос любознательным мальчиком и внимательно слушал рассказы своей бабушки Аксиний Севастьяновны и отца Степана Петровича о природных явлениях на Байкале, сам старался познать и объяснить увиденное. Он даже окончил Благовещенское речное училище и получил диплом техника внутренних водных путей рек и озер СССР. Полученные знания помогли ему понять то, что он не смог как простой рыбак. Более десяти лет П.С. Серебренников работал на Селенге в Селенгинском техучастке, где продолжал заниматься изучением движения воды. Ему пришлось, в частности, в составе бригады из трех проток р. Селенги делать одну - судоходную - для прохода пароходов с грузами в Монголию, так как железной дороги в Улан-Батор еще не существовало. Он укреплял также правый берег р. Селенги возле нынешнего судостроительного завода, который интенсивно подмывался. Накануне пуска в эксплуатацию Иркутской ГЭС П.С. Серебренников готовил ложе будущего водохранилища под затопление и углублял судовой проход в истоке Ангары. Судьба забрасывала его и в другие уголки Байкала, где он работал по углублению отстойников леса в устьях ряда крупных рек.

Уйдя на пенсию, П.С. Серебренников все чаще задумывал обобщить результаты своих наблюдений в виде газетных статей, что он и осуществил к 1990 году. Автор признает, что писать ему было тяжело, ибо он жил в другое время. «Даже мои внуки и правнуки задают те или иные вопросы о природе и нравах Байкала. Все меньше людей, которые поняли бы меня с полуслова». Тем не менее «все, что написано мною о Байкале - это не выдумано, не услышано, не пересказано и не переписано из книг. Все описанное видел лично, прошло через мою жизнь. Здесь я жил, работал, делал своими руками, додумывался на месте до истины в экстремальных ситуациях. Я пишу свои воспоминания как натуралист».

Публикации старого байкальского рыбака и натуралиста из села Исток Кабанского района в газетах «Правда Бурятии» и «Бурятия» вызвали большой интерес читателей. Они заставили по-особому задуматься о судьбе нашего величайшего природного достоинства - озера Байкал. Молодые люди нашли в статьях старожила (а ему уже приближается восьмой десяток лет!) многое из того, что сегодня безвозвратно ушло в историю, но чрезвычайно важно как опыт освоения окружающей природной среды минувшими поколениями человечества. Для науки публикации П.С. Серебренникова интересны тем, что дают сведения о том, как поморы Байкала на своем житейском опыте познавали и осмысливали уникальные природные явления в жизни озера-моря.

Особенно большой резонанс и в республике и за ее пределами получили статьи Петра Степановича, в которых он впервые во весь голос заявил, на основании личных наблюдений, что наибольший вред животному миру Байкалу приносят не только химические отходы промышленных предприятий, но и систематические искусственные колебания извечного уровня водной массы по вине эксплуатационников Иркутской ГЭС.

Так, в статье «Вернется ли бормаш в Байкал?» («Правда Бурятии», 1994, 29 июля) автор наглядно показал, что повышение уровня озера Байкал из-за подпора Иркутской ГЭС повлекло за собой разрушение берегов водоема, затопление когда-то богатых земель и сенокосных угодий, а главное - гибель мест обитания и размножения рачка-эпишуры и бормаша, которые являются основной кормовой базой омуля. С их гибелью началось катастрофическое оскудение рыбных богатств Байкала.

Представляя статью П.С. Серебренникова читателям «Правды Бурятии», я выразил удивление, почему правительство республики взирает на нанесение гидроэнергетиками Иркутской области гигантских убытков нашей экосистеме и экономике, но не добивается либо снижения во много раз завышенных тарифов электроэнергии для Бурятии, либо взимания ренты за катастрофические последствия искусственного (и ничем не оправданного) повышения извечного уровня озера Байкал. «Не гоже, - писал я, - наживать капиталы одним за счет разорения других, а правительству республики спокойно взирать на разграбление собственных природных богатств «варягами со стороны».

Эта статья не осталась не замеченной. Вскоре после ее выхода в свет президент РБ Л.В. Потапов направил правительству Российской Федерации докладную записку о необходимости введения единых тарифов на электроэнергию и железнодорожные перевозки в масштабе Восточной Сибири. И вскоре эта же мысль прозвучала и в одном из выступлений первого президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина перед средствами массовой информации. Более того, 10 сентября 1994 года в Улан-Удэ прошло заседание правительственной комиссии России по Байкалу, в программу которого включено два основных вопроса, прямо вытекающих из сути статей П.С. Серебренникова: о паводковых и катастрофических явлениях, наблюдаемых в последние годы на территории Бурятии; об анализе катастрофических явлений в береговой зоне Байкала, вызванных подпором плотины Иркутской ГЭС.

Через год, с 26 по 28 июля 1995 года, в Улан-Удэ с выездом на Байкал состоялось второе заседание правительственной комиссии по решению вопросов регулирования уровня оз. Байкал и установления режимов работы водохранилищ Ангаро-Енисейского каскада ГЭС. В результате состоявшегося обсуждения и обмена мнениями было решено установить четкий режим работы по гидроузлам и создать постоянную оперативную группу с учетом заинтересованных организаций. Эта группа раз в месяц должна принимать решение по регулированию режимов работы водохранилищ Ангаро-Енисейского каскада и проводить строгий контроль за их осуществлением. Важным моментом в обсуждении столь представительного совещания явилось положительное решение вопроса регулирования водных ресурсов оз. Байкал и установление критической отметки в пределах 457,0 м в случае прохождения паводковых вод (август-сентябрь).

В последующие годы появилось немало деятелей, которые стали утверждать свой приоритет в поднятии «модной» темы, но то, что все началось после нашумевших публикаций в «Правде Бурятии» Петра Степановича Серебренникова, оспорить никто не сможет.

8 сентября 1995 года старожил из с. Исток выступил с новой интересной статьей о причинах случающихся на селенгинском мелководье водоворотов. Тема эта настолько неисследована, что в существующих объяснениях данного факта больше легенд и мистики, чем реальных закономерных событий. Самому автору данная тема тоже далась не сразу, но он с честью «докопался» до истины на основании личных рыбацких наблюдений. Поэтому изложенные в статье мысли П.С. Серебренников считает собственным вкладом в познании человечеством уникальной экосистемы озера Байкал. И хотя водовороты устья Селенги изучали многие специалисты, никто из них не понял суть малоизвестного физического явления так глубоко, как это сделал рыбак и старожил прибайкальского села. Статья может рассматриваться и в роли ценной практической рекомендации по хозяйственному освоению акватории селенгинского мелководья, указывая на причины время от времени появляющихся водоворотов, весьма опасных как при ведении рыбоводства, так и морских передвижениях, особенно для туристов-новичков.
В основу данной книги вошли все ранее опубликованные статьи П.С. Серебренникова в периодической печати, частично им дополненные и переработанные. Кроме того, в нее включено много новых фактов, которые я выбрал и литературно обработал из более чем 500 листов рукописи автора. За пределами публикации остались излишние подробности, затрудняющие восприятие основной идеи о необходимости сохранения извечного уровня озера Байкал и те моменты, которые находятся в компетенции научно-исследовательских организаций и правительственных органов субъектов Бурятии и Российской Федерации.

Но даже то, что вошло в настоящее издание, представляет большую научно-познавательную и практическую ценность. Безусловно, новая книга о Байкале, написанная старым приморским рыбаком - местным жителем, найдет положительный отклик у читателей.

Статьи П.С. Серебренникова, опубликованные в периодическойпечати:

1. Вернется ли бормаш в Байкал ? - «Правда Бурятии», 1994, 29 июля.
2. О Байкале с любовью и болью. - «Правда Бурятии», 1995', 4-5 мая.
3. Авантюра государственного масштаба. - «Правда Бурятии», 1995, 17 мая.
4. Загадки водоворотов. - «Правда Бурятии», 1995, 8-22 сентября.
5. Это тяжелая работа - осушать городское болото. - «Бурятия»,1998, 9 января.

Статьи о П.С. Серебренникове и его семье:

1. Тиваненко А. Судьба. Исторический очерк. - «Правда Бурятии»,1993, 12,14 августа, 7 сентября.
2. Тиваненко А., Иметхенов А., Молотов В. Денежная река меняет уровень. - «Правда Бурятии», 1994, 19 августа.
3. Неронов Ю. И вновь о судьбе Байкала. - «Правда Бурятии», 1994, 9 сентября.
4. Бадарханов Ш. «Улан-Удэ - это все же не Миргород» - «Бурятия», 1998, январь.

Из статьи ученого рыбовода-биолога Ю. Неронова:
«Вызывает уважение гражданская позиция автора, понятны его боль, беспокойство за судьбу Байкала - не только памятника природы планетарного масштаба, но и своей малой родины. Основная мысль статьи - необходимость снижения уровня Байкала - верна. Однако биологические вопросы автор трактует иначе, чем это принято в науке».
Неронов Ю. И вновь о судьбе Байкала. - «Правда Бурятии», 1994.- 9 сентября.
 

Родина моя - Исток

Родина моя - село Исток Кабанского района уютно расположилось на берегу Байкала. С детских лет в моей памяти запечатлелись стоящие на косогоре вековые лиственницы со стволами в два обхвата, и очень высокими, казалось, доходящими до неба, кронами. Когда с Байкала дул пронизывающий ветер, то эти деревья словно защищали наше село.

Нашим любимым деревом на «гриве» за заливом был кедр-великан, на горизонтальном суку которого на высоте до 4-5 метров мы, детвора, качались сразу по десять человек. Сук этот толщиною в обхват взрослого человека был способен выдержать любые тяжести. В объемной кроне дерева чувствовалась великая мощь и богатырская сила, да и сам ствол был по-мужски мускуловат, обхватить его руками могла целая ватага ребятишек. Кедр этот поддерживался обнаженными крепкими корнями на несколько метров окрест. Конечно, ему было более трех-четырех веков, и видел этот кедр много событий в жизни озера Байкал.

К сожалению, сейчас этих прекрасных величавых деревьев уже нет: в годы Отечественной войны, более полувека тому назад, их спилили на дрова.

Почему я говорю о гигантских деревьях? Потому, что они наглядно свидетельствуют об извечном уровне воды Байкала, к которому приспособились растения, животные и человек. Возле нашего села часто находят каменные орудия труда первобытных людей. В Посольске ученые раскопали даже целое поселение, на нашем картофельном поле я тоже вырыл каменный топор. На гриве «За заливом» во время купания мы, детвора, однажды нашли огромные и тяжелые кости, во¬рочать которые смогли только сообща. Взрослые говорили, что это кости мамонта. Их затем погрузили на телегу и увезли в Улан-Удэ в какой-то музей. Значит, извечный уровень воды Байкала установился еще тысячи лет тому назад: на его берегах паслись мамонты и жили древние люди.

Я помню свое село Исток с конца 20-х годов XX столетия, еще до организации колхозов. И какие-то особенно сильные морозы зимой и заморозки среди лета.

В те далекие времена центром общественной жизни была так называемая «мирская» изба, а по сути своей - пожарное депо. Она стояла посреди деревни - довольно обширное строение. В центре избы - печка, возле дверей в углу «на ходке» (четырехосная телега) - пожарная машина-качалка. На стенах висели ведра, багры и пожарные рукава. На улице имелся колокол, в который звонили: при пожаре - часто, при сборе на сход - редко с большими паузами. Собирались там, как правило, одни мужчины. Чаще всего по нарезке земельных наделов. Сходы эти продолжались дня по два и больше. Нашей семье покосы всегда отрезались в Дворецкой степи «за жилищем». От дома это километров десять, но зимою дорога была короче. Сено мы возили через залив по льду.

Когда начинался сенокос, вся деревня переезжала в степь и на острова устья Селенги. Ставили двухскатные шалаши и укрывали их толстым слоем сена, чтобы в дождь не промокло. Также особо тщательно укрепляли свои «летние» жилища на случай штормового ветра «горной», который легко разрушала наши примитивные балаганы. Работы хватало всем: взрослым и детям. Косили только косами, так как техники в то время практически никакой не было. Детвора переворачивала валки и возила на лошадях копны к стогу.

С тех пор из всех байкальских ветров особенно хорошо запомнил «горную», о чем расскажу далее. Стога ставили на высоких местах и на тальниковых прокладках. Дело в том, что когда дула «горная», вся степь «разбухала» от байкальской воды, нанесенной штормом. Ветер нагонял так много воды, что заливало все низины, сухие протоки «оживали». Затапливало даже дорогу между Истоком и Посольском. Приходилось разуваться и идти вброд несколько километров. Бывали и несчастные случаи. Когда «горная» ослабевала, нагнанная в степь вода скатывалась обратно в Байкал, на что уходило несколько дней.

В те далекие годы жители устья Селенги чаще всего сообщались с Иркутском, чем с забайкальскими селами. Для этого нужно-то было, образно говоря, переехать Байкал - благо, противоположный «иркутский» берег виднелся на горизонте. Летом переплывали по воде в лодках, зимой ездили по льду на санях. Ездили, как правило, сообща, коллективно: удобно в дороге, когда требовалась взаимовыручка при попадании в беду, да и безопасно, так как часто по дороге встречались пираты-разбойники.

В Иркутск возили главным образом рыбу, пушнину и ремесленные изделия, а обратно предметы первой необходимости. Нередко эти поездки стоили жизни. Грабителями были убиты некоторые мои родственники. Например, в начале 20-х годов погиб мой дядя Иван. Из Иркутска пошли обозом из пятнадцати повозок. Вверх по Ангаре выше поселка Патроны на них напали вооруженные грабители и загнали всех в лес. Отобрали все ценное, в том числе и у моего отца, а вот дядю, оказавшего сопротивление, убили. Лошади пришли домой с пустыми санями. Вот такие отношения были между жителями Иркутской губернии и восточного побережья Байкала.

Но жить как-то нужно было, невзирая на неспокойную общественную обстановку. Каждый помор устья Селенги хорошо понимал: не наловил и не продал рыбы - остался без хлеба, обречен на голодное существование. Лодырей не было, трудились все. Даже деревенская детвора в возрасте 8-10 лет становилась заправскими рыбаками, кормильцами семьи наравне с родителями.

Надо сказать, что расположенные на островах дельты Селенги летние фермы дойного стада, огромные площади покосов, пастбищ и пахотных угодий, богатые рыбные тони при всех природных невзгодах в целом приносили байкальским жителям хороший достаток. Сёл было десятки, детей в семье так много (в среднем 5-7 человек), что в 30-е годы каждый населенный пункт имел по 2-3 начальные школы для их обучения. Средних школ насчитывалось только две - в Кабанске и Мысовой. Они собирали в интернаты всех желающих продолжить образование. Получалось, что в этих школах общалась детвора со всего Кабанского района, способствуя широкому знакомству друг с другом и взаимовыручке на последующую жизнь. Поэтому-то прибайкальские поморы хорошо знают друг друга. После Отечественной войны средние школы были уже во всех крупных селах восточного побережья Байкала.

Из людей, которые дали мне самые первые познания о Байкале, с особой благодарностью вспоминаю свою бабушку Аксинию Севостьяновну. С ее слов, например, я узнал, что в самом конце 1861 года в северной части устья Селенги произошло сильное землетрясение, очевидцем которого она была. «Когда проснулась, думала пожар. В избе все кричат, все качается, трещит. На улице воют собаки, ревут коровы, в шестке кричат куры. Я поймалась за дверную колоду и так держалась, пока не кончилось землетрясение. А потом еще три дня трясло: как затрясет - поднимается пыль, солнца не видно. Думали, что началось светопреставление, все молились и просили Господа, чтобы он пожалел. Сжалился Всевышний над нами, смилостивился, а возле Байкала земля провалилась и её водой затопило».

Позже мне пришлось ходить на лодке по этому провалу, и я всегда вспоминал свою бабушку и её рассказ о том далеком страшном событии. Я сопоставлял все увиденное, услышанное и пришел к выводу, что провала здесь, как его представляли люди, не было. А был подводный оползень, вызванный землетрясением. И не удивительно, ведь устье Селенги на сотни квадратных километров создала сама река. Когда-то берег Байкала находился примерно там, где сейчас стоит Селенгинский целлюлозно-картонный комбинат. За много миллионов лет река Селенга принесла с собой столько песка, что он заполнил глубокую впадину озера почти до половины. Во время рыбалки мы бросали якорь и посреди Байкала, где глубина всего чуть более 30 метров. Каждый рыбак знает, что против устья Селенги есть подводная гора, круто обрывающаяся близ западного берега. А река Селенга до сих пор несет столько много песка, что запруживает дельту при впадении в Байкал, и поэтому её основное русло все время смещается к северу, к заливу Провал. Старики рассказывали, что раньше русло проходило по реке (рукаву) Шаманке. На моей памяти за последние 60 лет выход Селенги в Байкал сменился 4 раза и отодвинулся от Шаманки более чем на 30 километров, передвигаясь к Провалу. Еще в 30-х годах этим руслом заходили катера, а сейчас здесь с трудом проплываешь на гребной лодке.

По моему мнению, под заливом Провал находится крутой склон берега Байкала: на него-то и отложились огромные массы песка, принесенного Селенгой. Скорее всего, точки, на которых опирался этот наносной грунт, были подмыты течениями, и во время землетрясения произошло сползание песчаной горы вниз. Вместе с грунтом ушли на дно Байкала и 5 деревень.

Благодаря бабушке мы уже с детства знали, что вода Байкала обладает лечебными качествами. Поскольку мы, детвора, бегали едва ли не голышом по всяким грязным лужам, нас постоянно кусали всевозможные насекомые, среди которых попадались и ядовитые. На теле появлялись ранки, вызывавшие сильный зуд. Бывало, что мы расчесывали места укусов до крови. Тогда Аксинья Севостьяновна гнала нас купаться на Байкал. Не сказать, что бы мы, детвора, подолгу сидели, бегали или кувыркались в воде, поскольку она ледяная. Однако когда мы вылезали посиневшие на берег, то кровоточащих ран и зуда как не бывало. Подобным образом «лечились» не только дети, но и взрослые.

Вообще-то наша бабушка очень хорошо знала народные средства лечения. У нее постоянно сушились какие-то травы, она делала разные настойки из конопли, дегтя, мыла, купороса и других снадобьев. По ее просьбе мы собирали весной в ледяной каше близ берега Байкала мертвую голомянку и по ведру приносили домой. В большом горшке бабушка ставила ее в жарко натопленную русскую печь. Через некоторое время рыбка полностью таяла и из нее получался целебный жир.

Лечиться к Аксинье Севостьяновне постоянно приходили или приезжали больные, даже из далеких «семейских» деревень. Много бывало людей с рваными ранами после укусов бешеных собак. И в этом случае бабушка заставляла промывать раны чистой байкальской водой, даже зимой из проруби. Люди удивлялись, как это она быстро ставила диагноз болезней и тут же начинала готовить лекарства.

Когда старые рыбаки первый раз взяли меня в море, я узнал от них много интересного о том, как «ведут» себя воды Селенги на самом Байкале. Байкальская вода чистая, отличается от селенгинской как небо от земли. Поэтому в открытом море хорошо видно, где идет струя речной воды. Она полностью отличается не только своей мутностью, но и температурой. Мы, рыбаки 30-х годов, это хорошо ощущали на себе, потому что ночевали на сетях в открытой лодке. Иной раз попадешь в холодную струю и даже при тихой погоде не можешь найти себе место от холода; а когда лодка попадала в теплую струю селенгинской воды, то спали без «одевки».

Струи селенгинской воды мы прослеживали почти до противоположного берега Байкала; идут они также на север и юг. Я думаю, что причина не смешиваемости байкальской и селенгинской вод заключается в том, что речная вода более теплая и поэтому всегда держится на поверхности, пока не остынет. Я читал, что даже космонавты видели на Байкале речные стоки Селенги, как более грязные, чем чистая озерная вода. По этой воде далеко плывут все взвешенные вещества, приносимые Селенгой: сучья деревьев, кора, щепки и многое другое. Сейчас вместе с ними в Байкал поступают и вредные химические отходы Селенгинского целлюлозо-картонного комбината и Улан-Удэнского промышленного узла.

Начало трудовой биографии

Моя трудовая биография началась рано. Сейчас даже не знаю, где я больше всего отдал своих сил, где больше работал: в поле или на Байкале. В поле приходилось пахать, сеять, жать, косить, пасти скот, а на Байкале рыбачить, бормашить и охотится на нерпу. Зимой и летом, в дождь и снег.

Не сказать, чтобы байкальские жители были бедными, однако всю надежду возлагали на рыбу. Всем известно, что климат у Байкала более теплый, чем в отдалении от озера. Однако высокая влажность воздуха, частые дожди не позволяли вызревать таким зерновым культурам, как пшеница и ярица, кроме ржи и ячменя. Поэтому на хлеб надежды было мало. С самого раннего детства помню рыбацкие заботы. Рыбу добывали, обрабатывали, зимой на лошадях по льду Байкала возили продавать в Иркутск, летом - на больших лодках. На вырученные деньги покупали хлеб. Возили и в «семейские» деревни, где также меняли на хлеб. Любопытно, что «семейские», как и мы, особенно любили омуль с «душком».

Летом родители пристраивали меня в бригаду какого-нибудь деда, состоящую из таких же малолеток, как и я сам. Бригады, как правило, были небольшими, из 5-6 человек, но брали также сверх «штата». Приведет иная мать своего ребенка и просит взять его на рыбалку, поскольку дома нет хлеба и нечего есть. Взрослые ловили омуль в Байкале, а нам доверяли лишь соровую рыбу в тихих мелководьях.

Особенно многолюдно на Байкале становилось осенью и зимой, когда начинался массовый лов соровыми неводами окуня, сороги, щуки, язя и хариуса. Повсюду на островах и по берегу стояли зимовья, принадлежавшие разным селам, а после коллективизации - колхозам. Рыбаки жили в них бригадами по многу дней и недель, приезжая домой лишь в баню да за продуктами.

Наша речка Исток и все окрестности были центром отстоя сетевых лодок. Здесь же рыбаки сушили сети по всем заливам, островам и гривам. В самой речке по обоим берегам были выкопаны канавы для швартовки лодок, так, чтобы они не мешали проходить другим лодкам.

Также тесно было и на Байкале. Сетевые лодки и сети ставили только поперек течения. Бывало, что соседняя бригада дрейфует рядом, на расстоянии каких-нибудь 100-200 метров. Тогда бригадиры договариваются ставить сети на одной глубине, чтобы разная скорость подводных течений не спутала их. Иногда на мелководье дельты Селенги можно было насчитать сотни лодок крупных и мелких организаций. Например, по 20 лодок имели ОРСы Улан-Удэнского и Читинского отделений железной дороги, ПВЗ (ЛВРЗ), авиазавода, мясокомбината и др.

Хочу немного остановиться на сетевых лодках. Это сейчас рыбаки ходят в море на дизельных катерах и мотоботах, а в пору моей юности ничего этого не было. Сетевые лодки были большими, выходили к Байкалу под парусом, и возвращались против течения гребями. Гребцов было 7 или 8 человек, в связи, с чем говаривали: «Ходим в трое с половиной гребей» (7 человек), или: «Ходили в четыре греби» (восемь человек). Семь гребцов располагались вдоль бортов, каждый отвечал за свое весло. Весло требовалось легкое и прочное, так как во время гребли оно выгибалось у лопасти. Длина весел разная: носовые - короче, бортовые - длиннее, до 2,5 метра. Дело в том, что на носу, именовавшемся «печкой», обычно сидели за веслами женщины, а у бортов - мужчины. «Печкой» называли потому, что женщины были в бригаде кухарками и следили за порядком в лодке. Весла мужчин были тяжелее, и на первых гребях сидели крепкие мужчины, спокойные и уравновешенные, потому что они задавали тон гребле. Очень важно было, чтобы в том занятии никто не сбивался с ритма. Мы с Кешей Андреевым были крепкими парнями и поэтому сидели в первых гребях.

Если на Байкале тихо, то лодки к берегу идут на гребях. Одновременные удары веслами о воду, всплески гребков, капли падающих с лопастей воды рано поутру были слышны за несколько километров. А если в море одновременно сотни лодок! Было в этой ритмике что-то музыкальное, радовавшее душу. Некоторые старые люди, уже не плававшие по морю, часто выходили на улицу, чтобы послушать эту музыку. А если на Байкале дует попутный ветер, то лодки поднимали паруса, самые разные по цвету, и становились похожими на гигантских лебедей, плывущих по акватории в десятки километров.

У нас, в Истоке, всегда ходило две сетевые лодки, на одной из которой плавал и я. Два лета лодка была для нас как родной дом. На ночь ставили сети в Байкале, там же, на сетях, и ночевали. Утром с уловом шли на берег, сушили, чинили сети, сдавали на склад рыбу и готовились вечером выйти в море. И так каждый день. Когда ясная погода портилась, шли дожди и рыба уходила - жили на берегу под парусом. Всякое бывало.

Часть рыбы мы сдавали государству, а часть - на колхозный склад, где ее засаливали или выдавали в свежем виде колхозникам, которые работали в поле, на сенокосе, на фермах и в конюшнях. Жители нашего поселка без рыбы никогда не жили. Рыба была везде, разная и в большом количестве. Лови - не ленись. Так было до середины XX столетия. Даже зимой против нашего села попадало в невод так много сороги (десятки тонн), что ее по два дня «сакали» (вычерпывали) и развозили небольшими партиями в разные кучи, чтобы на месте ловли не провалился лед.

Был в то время еще один способ рыбной ловли - закидными неводами, называвшийся в народе «стоять на карге». Но его не любили, поскольку требовалось по несколько часов бродить по пояс в холодной воде. Один год «на карге» простоял и я. Особенно тяжело было женщинам, но и им приходилось заниматься этим делом, вредным для здоровья.

Я говорил уже, что летом только в дельте Селенги стояли сотни лодок. Помимо колхозных, было много бригад из разных организаций Бурятии, Иркутской и Читинской областей. И даже более отдаленных регионов СССР. Рыбу ловили все, кто хотел, без ограничения. Иные топили рыбий жир, так как омуль был очень жирный. Другие солили ее или коптили. Словом, все занимались рыбным промыслом, как и их предки. Люди старшего поколения помнят, как много вылавливалось омуля. Базары сел и городов ломились от рыбы свежей, свежесоленой, копченой, «с душком» и прочей. На каждой железнодорожной станции стояли толпы продавцов, и пассажиры с большой охотой покупали необыкновенные дары Байкала.

Среди не местных заготовителей мне больше всего запомнились цыгане, стоявшие шумным табором в Култуке. В каждой лодке у них были гармошки, и каждый выход цыган в море сопровождался песнями, музыкой и плясками. Как-то видели пляски малолетних цыганят прямо в лодке. Дробь пляски голыми ногами была слышна за километры окрест, так как пустая лодка принимала свойства барабана.

Удивительно при всем том то, что браконьеров тогда на озере не было. Рыбоохраны, естественно, тоже. Но среди рыбаков свято соблюдался неписаный закон, формулировавшийся веками. Так, в зависимости от времени года, рыбаки постоянно меняли сети «пятерик» на сети «четверик», чтобы не поймать мелкую рыбу, которой давали возможность набрать в росте и в весе. Естественно, что на столы байкальских жителей попадала только крупная, жирная и необыкновенно вкусная рыба.

С 15 августа байкальская рыбалка прекращалась. Омуль собирался в косяки и шел на нерест в реки. Хорошо помню, что рыбы заходило так много, что Селенга буквально «кипела» от движущегося вверх по течению стада.

О прошлых временах теперь лишь приходится вспоминать. Рыбные запасы Байкала заметно оскудели. Многие считают, что в этом повинны вредные химические отходы целлюлозно-бумажных комбинатов. С этим я согласен, однако убежден, что уничтожение рыбных запасов озера началось на несколько лет раньше, чем в Байкал поступили первые тысячи кубометров стоков промышленных предприятий. Мало кто заметил, что количество рыбы резко снизилось сразу после ввода в эксплуатацию Иркутской гидроэлектростанции. С заполнением водохранилища постепенно началось поднятие уровня Байкала, достигнув почти двух метров, отчего оказались подтопленными или затопленными тысячи гектаров поймы в устье реки Селенги. От этого погиб бормаш - небольшой рачок - основной корм омуля и другой рыбы. Но об этом подробнее скажу далее.

Рыбацкому делу и знаниям о Байкале я во многом обязан двум людям. Несколько лет подряд я был рыбаком на сетевой лодке у башлыка (бригадира) Романа Осиповича Андреева. Это был удачливый рыбак, он чуял, как говорится, где «пасется» рыба по запаху и вкусу воды. От него я усвоил все премудрости рыбацкого лова; успеху путины способствовало знание ветров, их направление и сила, какие течения они разогнали. От этого зависело и местонахождение омулевого стада: на глубине или у поверхности воды.

Вторым ( или первым) учителем жизни был мой отец Степан Петрович. Осенью после урожая он ходил в тайгу на пушного зверя, а весной охотился на Байкале на нерпу. В те годы каждое село имело своих профессиональных охотников. В Истоке их было три: Василий Попов, Дмитрий Андреев и мой отец. Отец к охоте готовился серьезно, и поэтому больше его нерп никто не добывал. За сезон (февраль-середина мая) он привозил домой до 40 туш, которые лежали в завозне на стеллажах. С них обдирали шкуру, подсаливали, обезжиривали, а нерпичий жир топили в больших чугунных котлах и сливали в деревянные бочки. Затем жир и шкуры возили в Кабанск и сдавали «Охот-союзу». Кстати, шкуры нужно было везти растянутыми на рамках, но до этого обезжиривать в песке возле Байкала. Нудная, скажу я вам, работенка!

Поскольку желающих добыть нерпу было много, мой отец занимал место чуть ли не за месяц до мартовской охоты. Еще в феврале он завозил на лед Байкала теплую будку, дрова, сено и прочие припасы. Обычно это происходило километрах в 15 от берега. Будка была теплая, с двойным полом и потолком, утепленная войлоком. В ней размещалась железная печь, нары, столик. Имела одно окно. Снаружи с подветренной стороны пристраивали каркасный сарай, закрытый брезентом, в котором стояла наша лошадь «Лысанка». Жили подолгу, месяцами. Один раз отец взял и меня, где в мои обязанности входило сторожить жилище, поддерживать тепло и кашеварить. Днем отец с братом Михаилом уезжали на охоту. «Лысанка» впрягалась в большую кошеву, набитую сеном. Отец брал с собой ружье и охотничьи санки. Парус на санках скрывал охотника и позволял близко подойти к греющейся возле проруби нерпе. Брат на «Лысанке» подъезжал близко только тогда, когда раздастся выстрел. Наша лошадь была большая умница, хорошо чувствовала под ногами лед. Она не шла туда, где могла провалиться. Отец «Лысанке» полностью доверял и лошадь сама находила дорогу на льду открытого Байкала.

Надо сказать, что зимою на Байкале существовало много дорог в разных направлениях. По ним шли рыбные и иные обозы, ездили охотники на нерпу, возили сено с противоположного, западного, берега озера. Также много стояло и подобных, как у нас, утепленных будок охотников и рыбаков подледного лова.

В пору юности мне также пришлось заниматься извозом на гужевом транспорте. Раньше колхозы обязаны были доставлять не только почту, но и заготавливать сено, как для себя, так и военным. У нас в Истоке только лошадей рабочих и молодняка насчитывалось более 300 голов. На одну голову лошади требовалось не менее 5 возов сена на зиму. Еще наш колхоз «Красноармеец» центнеров 100 или более заготавливал для красной кавалерии. Сено выбирали лучшее, каждый правил тремя лошадьми, и возили караванами по 18-24 подвод в Татаурово. На двоих человек существовала норма загрузить 6 возов сена. Поскольку груз был тяжелым, объемным, ехали медленно, ночуя в Степном Дворце, Брянске, Таловке и Югово. На пятый день прибывали в Татаурово и сдавали сено военным. Зато обратный путь добегали налегке до дому за два дня.

Иногда сено возили и в Верхнеудинск (Улан-Удэ). Автомашин тогда не было, а морозы стояли лютые. При сильных холодах скрип полозьев саней был слышан за несколько километров. Снег становился как песок и сильно мешал движению лошади. Больно было смотреть, как они, покрытые белым куржаком от застывающего пота, тяжело дыша, тащили возы сена весом 3 центнера каждый.

По этим перевозкам можно представить, сколько сена давали наши покосы на островах Селенги до поднятия уровня Байкала.

С лошадьми у меня связаны воспоминания и о лесозаготовках. В Тимлюе тогда начинали строить цементный завод и город, куда мы возили лес по подряду. Бревна были крупными, тяжелыми, и поэтому больше одного бревна на сани не клали. Вообще-то лесозаготовки изматывали не только лошадей, но и людей. Особенно тех, кто работал по государственному плану. Например, в Заиграевском районе нам необходимо было заготовить до 3 тысячи кубометров леса. И поскольку за объемы строго спрашивали, то бригады жили в лесу всю морозную зиму безвылазно, в наспех сколоченных зимовьях.

Вот таковым было у меня начало трудовой биографии...

Комментарий редактора: В 1965 году, будучи журналистом, я был направлен редакцией газеты «Ленинское знамя» г. Слюдянки Иркутской области к рыбакам Южно-Байкальского рыбзавода, ловившим омуль на Селенгинском мелководье несколькими бригадами. Прожив неделю в Хараузе, я принимал участие в их делах, и. даже выходил на ночной лов с бригадой В.И. Николаева. Результатом командировки стал специальный номер газеты от 11 июля 1965 года, составленный из моих материалов. Считаю небезынтересным привести отрывок из путевого очерка, в котором присутствуют некоторые факты, подтверждающие слова П.С. Серебренникова об условиях рыбного промысла в истоке Селенги. Этот очерк, кстати, сопровождался и моими рисунками, в которых запечатлены лагерь слюдянских рыбаков в протоке Харауз, выход баркасов в море, выборка сетей, портреты некоторых участников путины.

«... Селенга бурлила. Грязные мутные волны беспокойно бились о берег, пенились у шершавых боков рыбачьих баркасов. Вдали, над зарослями камыша, наваливалась огромная, черно-свинцовая туча. Порывистый ветер рвал полы фуфайки.

Бригадир Валентин Иванович Николаев с тревогой посмотрел на небо:

- Погода портится ... на Байкале, наверное, шторм.

Потом добавил, взглянув на часы:

- Скоро в море.

В эти последние часы перед выходом в море на становище рыбаков царит оживление. Собственно, такое оживление не утихает целый день. Утром рыбаки, после сдачи улова, перебирают на перекладинах влажные сети, сушат их, чинят дыры, а под вечер вновь бережно улаживают на дно баркаса. Уложить надо аккуратно, чтобы на ходу не было задержки. Но Николаев спокоен. Его бригада работает четко, слаженно. В ней всего шесть человек...

... Николаев посмотрел на часы:

- Однако, пора.

Заработал двигатель, мотобот медленно развернулся вниз по течению. Вслед за мотоботом Николаева двинулись в открытое море и остальные рыбачьи баркасы, а из-за поворота один за одним вылетали суденышки из Хараузского рыбзавода. Словно прислушиваясь к своему сердцу, тарахтел двигатель, выпуская из выхлопной трубы клубы черного дыма.

Мимо медленно проплывают болотистые берега Селенги, покрытые камышовыми зарослями, редкими избушками охотников и большой, искусственно насыпанный холм с маяком.

Вот это наш ориентир, - говорит Чаплинцев (П.С. Чаплинцев, опытный рыбак с 20-летним стажем). - На многие десятки километров видно, а в прочем сами увидите.

Берега становятся все дальше, все ниже, все болотистей - раскрылся простор Байкала.

Вот это самое трудное место, - продолжает рыбак, - здесь мелководье. Там, где может пройти баркас, у нас стоят вехи.

И, словно подтверждая слова Чаплинцева, мотобот процарапал дно, дернулся, и снова проелозил по песку. Ну, началось, - проворчал бригадир.

Я оглянулся назад. Десятки баркасов один за другим как по струнке растянулись следом.
Николаев улыбнулся:

Это у нас закон. Раз пошел первый - прокладывает дорогу другим.

Через несколько минут баркас сбавил ход.

Смеряй-ка глубину, - говорит Чаплинцев Косачеву (В.И. Косачев, один из молодых членов бригады Николаева).

Тот встал, поправил рыбацкую шляпу, застегнул плащ и бросил в море лом с длинной бечевкой.

- Десять махов.

- Мало. Поехали дальше.

- Что такое махи?- поинтересовался я у бригадира.

- Мах - рыбацкая мера. Она отмеряется не метрами, а взмахом руки. Обычно здесь около полтора метра.

Через несколько минут мотобот встал.

- А здесь как?

- Пятнадцать махов.

- Достаточно.

Николаев быстро и точно дает указания:

- Савинов, за управление. Давай малый ход. Чаплинцев, со мной за сети. Косачев, готовь поплавки. Спиренко, следи за полотном.

Закипела работа.

Брошен буй из пенопласта. От него потянулись первые метры сетей.

Пять метров - поплавок, еще пять метров - и очередной поплавок мягко шлепается в воду.

- Здесь будет центнер рыбы, - полушутя полусерьезно говорит Чаплинцев.
- Почему? - улыбается Саша Спиренко (молодой рыбак, вышедщий в свою первую тоню).
- Рыба, когда слышит мягкий удар, спешит узнать, что же это вкусное упало в воду и попадает в сети.

- Ну и шутник же ты, Павел Сергеевич, - смеется Николаев.

Через час в воду шлепается железный буй-бочка. Спущено на воду половина сетей - около километра.

- А здесь сколько будет рыбы? - спрашивает Саша.

Ничего не будет.

Почему? Если не секрет...

А если тебя оглушить такой бочкой, как будет твое самочувствие?

Раздается ДРУЖНЫЙ хохот

Тише вы, черти, - добродушно говорит Николаев. - А то рыбу всю перепугаете.

Неужели она слышит? - удивляется Саша. А как же. Не тебе же одному наслаждаться звуками падающих бочек.

Снова дружный смех.

Поздно вечером спущены последние метры сетей. Выключены моторы. На корме, в ванне с песком, ярко горит печурка. Рыбаки уселись возле огня, курят.

Может быть вот так, в минуты отдыха, смотрят они на небо и, наверное, приметили каждый для себя свою особую звездочку. И даже сейчас смотрят рыбаки на черную безмолвную бездну.

У вас есть своя, особая звезда, которая сопровождает вас в жизни? - спрашиваю я тихонько у Николаева.

- Есть.

- А где?

- Далеко.

О своих мечтах и думах рыбаки рассказывают неохотно. И это правильно. Каждому хочется вот так лежать, подложив под голову руки, и глядеть на звезды.

Байкал приятно убаюкивал на своих волнах и ты засыпаешь чутким сном.